«Всякая власть развращает»
Пьеса почти не имеет истории постановок на российской сцене. Да и во Франции трагедию не жаловали – на многие десятилетия она была запрещена к постановке цензурой. Что и не удивительно. По Гюго, любой авторитарный режим враждебен добру и справедливости. Эпиграфом к пьесе и тольяттинской постановке могли бы стать слова из пьесы другого классика, Бертольда Брехта: «Всякая власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно». У Гюго образ Короля лишен черт мелодраматического злодея. В пьесе это пылкий волокита, обладающий храбростью, умом, изысканными манерами, разбирающийся в окружающих людях и умеющий обольстить неопытные души, над которыми потом глумится. В тольяттинском спектакле Король женоподобен, манерен, инфантилен, иногда смешон своей самовлюбленностью и вызывает ассоциации с некоторыми типажами современной «золотой молодежи». Неожиданная роль Леонида Дмитриева.
Вторым источником для спектакля стала опера Джузеппе Верди «Риголетто». Примечательно, что один из главных героев – Шут – назван именно этим именем - Риголетто, как у Верди, а не Трибуле, как у Гюго.
Король аплодирует Шуту
Режиссер Виктор Мартынов подбирался к спектаклю долго, лет восемь, сразу же после того, как стал художественным руководителем театра. Задача у режиссера была непростая. Как вдохнуть современную жизнь в написанный стихотворным ритмом текст в духе модного во времена раннего Гюго романтизма? Как заставить зазвучать заново музыку оперы «Риголетто», чьи многочисленные постановки за десятилетия обросли штампами? Мартынову это удалось. Будучи не только режиссером, но и композитором, он создал оригинальные аранжировки и вариации на темы Верди в духе современной электронной музыки. Если в опере действие происходит в Италии, а в пьесе - во Франции, то в постановке «Дилижанса» отсутствуют какие-либо привязки к месту и времени: зритель соприкасается с неким полуреальным миром. Да и так ли уж важно, где и когда происходит действие? Во все времена и в любой стране любовь есть любовь. Самопожертвование есть самопожертвование, обман есть обман, а насилие есть насилие.
Сценическое пространство достаточно условно: несколько прямоугольных конструкций, похожих на оконные рамы, по ходу действия превращаются во что угодно. Образы героев во многом передаются за счет пластики. Заметим, что пластическое решение спектакля создавалось совместно с самарским хореографом Павлом Самохваловым. Герои то замирают как манекены, то танцуют, то показывают сценические этюды, следуя за драматургической канвой. Чего стоят, например, пластические этюды Ирины Храмковой, Екатерины Зубаревой и Алены Левичевой, которые во втором действии, в самые напряженные моменты, то преображаются из придворных дам в зловещих птиц, заставляющих вспомнить «Птиц» Хичкока, то изображают разбушевавшуюся стихию. Артисты «Дилижанса» уже не в первый раз показали, что пластикой способны передать многое. К тому же некоторые из них – прежде всего, Леонид Дмитриев и Ася Гафарова, сыгравшая Бланш, - проявили блестящие вокальные данные, исполнив по ходу действия вариации из «Риголетто». Удачно вошел в спектакль видеоряд, придуманный режиссером.
Пожалуй, наибольшая актерская удача спектакля - шут Риголетто в исполнении Константина Федосеева. В этом образе ерничество и насмешливость сочетаются с нежной привязанностью к дочери Бланш. Иногда Риголетто Федосеева вызывает ассоциации с Гамлетом. То же противоборство могущественному королю и его двору, то же страстное, доходящее до мании желание отомстить, когда очередной жертвой Короля-сладострастника становится Бланш. То же ощущение, что он задыхается в мире вельмож, и тогда он кричит во весь голос: «Я сошел с ума!» К финалу на сцене вырастает высокая трагедия почти в античном ее понимании. Над телом мертвой Бланш Риголетто кричит как раненый зверь: «Убил свое дитя!» Повисает трагическая пауза. А через несколько секунд все переворачивается. То, что для Шута - трагедия, для Короля и придворных – фарс. Они смеются и аплодируют Риголетто. Шут должен развлекать, а не напоминать сильным мира сего о его несовершенстве.